Наряду с Микеланджело Тициан, пожалуй, самая грандиозная фигура Высокого Возрождения. Его творческая жизнь охватывает почти три четверти трагического и бурного шестнадцатого столетия. Тициану довелось увидеть Италию и в годы наивысшего подъема ее духовных сил, глубокого кризиса всей культуры Возрождения.
Но венецианский художник, прошедший долгий и сложный путь познания действительности, от воспевания ее чувственной красоты до философского обобщения ее трагических противоречий, пронес идеалы Возрождения через всю свою жизнь, оставшись и в поздние годы мастером этой великой эпохи.
Портреты Тициана поразительны. Кажется, будто художник одновременно изображал человека внешнего и внутреннего. Никакое выражение человеческого чувства или характера не ускользало от его обаятельной кисти, поэтому и не было ни одного современного Тициану государя или вельможи, знатной дамы или просто человека с громким именем, с которых бы художник не писал портрет. Как пишет Виктор Липатов, «для полного оживления людям, изображенным на портретах, недоставало только дыхания.
Девяносто портретов: дожи, герцоги, император, король, папа, прекрасные женщины, гордые и пытливые мужчины, такие как Ариосто, Якопо де Страда, Ипполито Риминальди, Парма… Они не опасались позировать Тициану! Более того, как добивались этой чести!» Не дошедшие до нас портреты Тициана конца первого — начала второго десятилетия XVI века уже отличны от лирических, полных несколько неопределенной взволнованности портретов его учителя — Джорджоне. Герои Тициана причастны к другому миру — миру активных человеческих деяний. Таков великолепный мужской портрет.
Весь образный строй этого портрета захватывает зрителя своей сконцентрированной энергией. Монолитно и горделиво предстает перед нами мощно и лаконично вылепленная фигура, вырисовываясь почти скульптурным, пластически собранным силуэтом; драгоценная сине-голубая красочная гамма, в которую вкраплены ярко-белое пятно рубашки и черное — плаща, приобретает особую силу звучания. Лицо, великолепно увенчивающее силуэт фигуры, написано еще жестковато, и в то же время оно полно яркой характерности. На картине изображен, конечно, не Ариосто, и даже не «кавалер из Барбариго», о котором писал Вазари, но поза и взгляд этого неизвестного опрокидывают все традиционные каноны робкой портретной живописи Кватроченто.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)