Эта картина флорентинца Понтормо в полной мере позволяет судить о том, как понимали задачи живописного рассказа представители маньеризма. В их картинах крайняя субъективность художественного видения, выражающая себя в намеренном искажении пропорций человеческого тела и в произвольности пространственных построений, сочетается, как правило, с общим настроением взволнованности и напряженности, граничащей с духовной экзальтацией.
В картине Понтормо сам акт поклонения Младенцу почти теряется среди множества других эпизодов повествования. Более того, главная сюжетная линия как будто проходит в стороне от рассказа о волхвах и о принесенных ими дарах. Наше внимание сразу же переключается на изучение облика, повадок и типов лиц персонажей, стоящих в толпе зрителей; именно сюда, по сути, оказывается смещенным смысловой центр картины.
Следуя взглядом вдоль выстроенной как будто по цепочке многочисленной группы зрителей, мы то переносим наше внимание в глубину картины, на изображение перспективно трактованной архитектуры, то снова обращаем его на ближний план, где эмоциональный накал достигает своего апогея — но опять же в толпе многочисленных зрителей, а не среди главных участников действия.