И вместе с тем при всей декоративности Парижских огней они подлинно импрессионистичны в стремлении художника зафиксировать быстрое впечатление от увиденных ночных парижских улиц. Композитор и музыковед Борис Асафьев, написавший глубокую книгу о русской живописи так охарактеризовал впечатление от Парижских огней Коровина: «Ни в одно из моих посещений Парижа, вплоть до последнего, в 1928 году, не мог я освободиться от коровинского «вечернего парижского бульвара».
Передать отблески света на блестящей мостовой, игру переливающихся пятен «всех степеней» было не так уж трудно в условиях живописной культуры тех лет, а вот живописью схватить непрерывность мелькания светотеневых переливов и неизбывность городского движения с повсюду пульсирующей жизнью, найти композиционно ритмы и объемы, которые не «стабилизировали бы» пульс, а стимулировали бы жизненный трепет, — это и тогда являлось замыслом не из легких. Но как зато радостно становилось при созерцании картин, преодолевавших инертность самого искусства».
Безусловно, прав Асафьев и в своем утверждении: «Восприимчивость Коровина объяснялась еще, помимо личного темперамента художника, замедленностью тогдашнего темпа русской государственности и быта в сравнении с Западом; возникший динамический контраст представлялся глазу русского художника, естественно, острее и интенсивнее, чем уже привыкшему к сильным раздражениям глазу западного европейца».