Сальвадора Дали сложно назвать самоучкой в живописи. Не сбрасывая со счетов фактор природной одаренности или Божественной гениальности, надо признать, что мастер многое просчитывал наперед, семь раз отмерял, прежде чем взять в руки кисть и начать претворять очередной замысел в цвете и красках. И, конечно же, Дали имел ясное представление о художественных пропорциях и о геометризме форм. В какой-то период творчества он даже увлекся идеями древнегреческих философов-атомистов, пытаясь отобразить их на сюрреалистический манер.
В воздухе словно парит сам по себе портик одного из эллинских храмов. По центру — тоже изолированно — бюст неизвестного, увенчанный лавровым венком. Еще ниже — несколько перьев и чернильниц. Еще ниже — расщепленный на четыре равные части, гладко обтесанный со всех сторон каменный монолит, на котором спереди виднеется надпись на древнегреческом. Она указывает на то, что перед нами и есть атом.
Его «начинка», сердцевина — спелый, и тоже расколотый, но уже надвое, плод граната. Где-то далеко вдали виднеется горный кряж. До него еще нужно добраться, вокруг — пески и пустыня. Люди у подножия каменного монолита — словно из разных эпох: тот, что задрал голову вверх, напоминает гимнаста в трико, а согнувшийся в полупоклоне — юного пажа.