Художественное направление, к которому принадлежал Кустодиев в 1910-е годы, условно можно назвать «неоклассицизмом». Оно предполагало ориентацию на великие образцы прошлого — с учетом новейших художественных веяний.
Это своеобразный «пассеизм» — как в формальной, так и в содержательной области, — но преображенный явным гротеском и непременной иронией. «Оглядка» на прошлое — в данном случае — мотивировалась и еще двумя вещами.
Первая мотивировка — тяжелейшая болезнь художника, лишившая его «внешних» впечатлений. Ему приходилось жить в мире фантазии, одним из «стержневых» образов которого и является эта «красавица». Вторая — война, разрушившая единое художественное пространство. Живописцы оказались отрезанными друг от друга, и поэтому обращение к старым мастерам в этих условиях выглядело «концептуальным» актом. Кстати, «Красавица» была любимой картиной А. М. Горького, получившего в подарок из рук художника один из ее вариантов.
Купчихи и красавицы — это «ноу-хау» Кустодиева. Они демонстрируют зрелую манеру мастера, одновременно являясь зримым выражением его представлений о человеческой красоте. Да, это выражение несколько шаржировано, но подобная ироничность часто выступает лишь средством защиты от слишком «рафинированной» критики. Отсюда же — и некоторый эпатаж, с которым Кустодиев представляет свою героиню, помещая ее в центр полотна и выдвигая на первый план.
Гармоничный контекст, образуемый красочным интерьером, однозначно диктуется ее образом. Вся картина — это мечта о красоте, которая — как знать? — вдруг действительно спасет мир. Это мечта, это греза. Это сон о небывалой России. Кустодиев увидел ее в своей душе, привязал к середине XIX века, к какому-то «незнакомому городу» , и заставил современников и потомков влюбиться в этот образ, полный здоровой силы, стати и грации. «Эстеты» усмехаются: «Ну разве же это красота?» «Эстетство» всегда отличается узостью.
В действительности красота бывает разной. Идеал красоты подвижен и меняется в зависимости от географии, эпохи, социальных условий жизни. Красота античных статуй спорит с красотой византийского искусства, а прославление в искусстве готики умерщвленной плоти противоречит ренессансному культу опоэтизированной чувственности. У Кустодиева свой идеал. И он действительно идеален, иначе бы не волновал своим странным изяществом уже несколько поколений любителей живописи.